Совсем недавно я познакомился с самыми настоящими белыми медведицами, и теперь мне не грозит одиночество.
Случилось это в самый худший из моментов моей жизни. Папа рассказывал мне сказку о драконах и рыцарях на ночь, ожидая, пока я, наконец, засну. Когда один из созданных папой воинов почти победил такого же выдуманного дракона, я почувствовал ужасную боль в груди. Меч будто попал не в дракона, а мне в сердце. Дышать стало трудно, в глазах начало темнеть.
— Пап, мне больно, — задыхаясь, сказал я.
— Вика, скорую, — крикнул папа.
— Уже звоню, — ответила ему дрожащим голосом мама.
Они были привыкшие, здоровьем я не отличался и в больницы мне доводилось попадать часто. Родители суетились, бегая по комнате, да постоянно о чем-то спрашивая меня, но я не мог им ответить. Происходящее постепенно окутывала мгла, в конце концов в глазах потемнело совсем, а голоса слились в единый шум.
Очнулся я в ярко освещённой комнате. Сбоку урывками неприятно попискивал какой-то аппарат, надо мной стояла девушка в медицинской маске, в белом халате и с маленьким пакетом в руках.
— Что это за пакет? — мысли путались, я тихо произнёс первое пришедшее в голову словосочетание, хотя и знал, что это не пакет, а вроде как капельница.
— Это капельница, не бойся, там лекарства — мягким приятным голосом ответила она.
— Я знаю. Больно. Очень.
— Сейчас лекарства тебе помогут, закрывай глаза, хороший.
— А где мама и папа?
— Это реанимация, им сюда нельзя. Спи, тебе нужны силы.
— Почему нельзя?
Медсестра повесила капельницу и наклонилась ко мне.
— Реанимация — это такое секретное место, в котором спасают людей от боли. Волшебники-хирурги тебя вылечат, и, когда твоё состояние станет стабильным, к тебе в палату обязательно придут родители.
— От чего вылечат? — казалось, за время проведённое в темноте и тишине, я упустил слишком много. За эти часы, дни или месяцы стал ещё более беззащитным и ничего не понимающим, будто мне всего два года, а не целых четыре.
— Чувствуешь, как твоё сердце неровно бьется? Его обязательно надо починить, чтобы было, как часики, а пока набирайся сил и спи. Доброй ночи.
Медсестра, цокая каблуками, пошла к двери и выключила свет.
— Я боюсь один оставаться, — как можно громче сказал я, но воздуха едва хватало на шёпот.
— Извини, чуть не забыла, — девушка вновь подошла ко мне. — Тебе передал папа, что он попросил присмотреть за тобой добрую медведицу. Ты не останешься тут один, к тому же, я и другие врачи за этой стенкой.
Она указала на стену, находящуюся за моей головой, и, достав блокнот, начала в нем что-то записывать.
— А что за медведица? — спросил я отрывистым срывающимся голосом.
— Вот, смотри.
Медсестра поднесла ко мне блокнот так, что его осветил желтый свет уличного фонаря. На клетчатом листе синей ручкой были изображены два вертолёта.
— Вертолёты? — спросил я.
— Нет, это две медведицы, посмотри в окно, оно близко, видишь два созвездия в форме ковша? Ну, или в форме вертолётов. Это большая медведица и малая — мать и дочь. Они за тобой присмотрят и будут рассказывать твоим маме и папе как ты себя тут чувствуешь.
— Не похожи на медведиц.
— Это звёздные медведицы. И вообще, если долго глядеть, можно увидеть медведиц целиком. Доброй ночи, мне пора.
Медсестра покинула помещение, а я в полусне стал смотреть на медведиц. Мерцая, они подмигивали мне и, казалось, желали сладких снов. Однако как ни посмотри, на медведиц они похожи не были. Вскоре мои глаза закрылись, но снов так и не последовало — множество раз просыпаясь, я проверял, на небе ли медведица с медвежонком. Они были на небе.
В следующий раз я проснулся днём. Надо мной стояла с капельницей медсестра, но уже другая.
— Где мама с папой?
— Придут потом, спи.
— Когда потом?
Молчание. Через приоткрытые веки я взглянул на небо. Там уже был рассвет и не мерцало ни одной звезды. Даже звёздные медведицы куда-то сбежали, пока я спал.
— Медведицы. Где медведицы? — чуть ли не плача спросил я.
— Спи, нельзя так много разговаривать. — отрезала медсестра
Я хотел задать ей ещё какой-нибудь вопрос, чтобы не оставаться одному, но она отмахнулась и вышла из кабинета, прикрыв за собой белую обшарпанную дверь со стеклом посередине. Плача от пульсирующей боли в груди и смотря на небо, мне сотню раз удалось заснуть, и проснуться в поиске родителей или хотя бы медведиц. Сыщик из меня теперь был плохой.
Наконец, когда я открыл глаза, меня встретила ночь, а не день. В темноте были видны только жёлтый луч на потолке от фонаря и две мерцающие, или подмигивающие мне, медведицы за окном. Я так им обрадовался, что аж закружилась голова, а может, это медведицы закружились в танце. Они теперь выглядели, словно живые. Они летали передо мной, купаясь в жёлтом свете фонаря на потолке и вылавливая черными носами снежинки в форме звёзд. «Эх, мне бы с ними!» — подумал я. В помещение кто-то вошёл. Даже стук каблуков отозвался болью в моём сердце.
— Мама?
— Нет, медсестра. Привет. Чего не спишь? — послышался знакомый голос. Но не мамин, а той медсестры, что рисовала мне медведиц
— Здравствуйте. А почему медведиц не было днём? — поинтересовался я. Мне вдруг на секунду показалось, что их дневное исчезновение важнее, чем поправка и избавление от боли. Мне хотелось отвлечься от этих ощущений и мыслей, и я начал думать только о белых-белых сияющих звёздных медведях.
— Медведицы, как и твои родители, собирают днём деньги тебе на операцию.
— Они смогут собрать?
— Конечно. Медведицы, если пригодится, могут и ночью не появиться на небе и искать, искать, искать, добрых людей, чтобы в итоге починить твоё сердце. Не волнуйся, тебе не надо переживать, ты не один. Тебе желает здоровья весь город.
— И медведицы?
— И медведицы. Посмотри в окно — они принесли тебе целые звёздные сугробы, чтобы ты, разглядев их, крепче спал. Во сне время до выздоровления пролетит быстрее.
С этими словами медсестра поправила мне одеяло и, открыв дверь, впустила в помещение свет из коридора. Дверь вновь закрылась, после чего стало темно.
Шли дни. Медведицы по ночам следили за мной в окно, а я следил за ними, ожидая прихода родителей и исчезновения болей. В груди болело всё сильнее и чаще, голова кружилась, тело ломило. Из-за сильной боли звёзды, на которые я сутками смотрел, казались всё объемнее и ближе, а писк приборов и бело-зелёные стены помещения — всё дальше. Я уже едва различал тех, кто ко мне подходит, и, не имея сил повернуться, смотрел в окно. Мне теперь нельзя было ничего спрашивать у медсестёр и врачей — на меня надели маску, которая помогала мне дышать и мешала говорить. А звёзды, медведицы — с каждым часом были будто ближе. Ночью я теперь мог разглядеть два мерцающих вертолёта, которые не спеша летели из других галактик к моему окну.
И вот теперь перед окном жужжат лопасти вертолёта, перебивая громкий монотонный писк приборов. Дверь вертолёта открывается, и я вижу медведицу — белую, большую, сверкающую и мягкую. Настоящую.
— Пойдем со мной? — говорит она, распахнув окно и протянув мне свою огромную пушистую лапу размером, как два меня.
— А родители?
— Они непременно заглянут к нам на небо, но попозже. Идём?
— Мне страшно.
— Не бойся. Тебе больше не придётся терпеть боль, я покажу тебе множество звёзд и созвездий — их больше, чем снега на северном полюсе!
— Разве? Пойдём, медведица, если только ты обещаешь, что я потом увижусь с родителями.
— Конечно, обещаю. Они придут, а пока что, всякий раз, когда они будут смотреть на небо, звёзды всегда будут говорить им, что ты в прекрасном мире и с тобой всё в порядке.
— Договорились, — отвечаю ей, забираясь на протянутую мне, как лестницу, лапу.
Медведица осторожно поднимает меня, и, занеся в свой вертолёт, усаживает на мягкое сиденье. В окошко я вижу, что рядом летает вертолёт поменьше — транспорт маленькой медведицы.
— Это Ваша дочка?
— Да. Полетели к звёздам?
— Полетели.
Медведица ставит свои лапы на пульт управления. Звёзды тут же становятся ближе, режущий слух неприятный писк приборов больницы отдаляется.
Боль и правда уходит. Уходит вместе со страхами и чувством одиночества.
